На границе апреля и мая воскрес полицай
без костей и с кровью только для проливания -
и с тех пор чти обряды, логику порицай,
а мечту затолкай поглубже в сибирский валенок.

Вёсны в букетах черешенно-дачных истом
шли бы своим чередом для аборигенов,
но тем, как ни странно, в тему, чтоб рыбным бздом
несло от сакральных ладоней из полиоктена.

Расхотелось входить астралом в озёрный пар -
всё равно, как и раньше, нечем таранить утёсы.
Лучше мордой в мышьяк, покуда Аллах не акбар
и из выеденных яиц не вылупливаются Христосы.

Полон бреда и в меру выспренности шизанут,
провожу, не стесняясь, гвоздём по иконе тусклой,
потому как вечная жизнь - это тоже кнут,
а дорога - пряник (ну и что, что не тульский?).

Серовато-стальная, крупитчатая, прямая,
кое-где с треугольниками, манящими в мифы,
никогда не дающая ждать перемен, кемаря
или, стёрши протектор, въезжать в разливы олифы.

Не хотят орбитальные станции впасть в ярмо
дня научно-технического регресса,
но частями отсеков влетают в загробный морг,
чей клиент улизнул в облака от потери веса.

Здесь тоже фигляры бродят, столичный шалфей куря,
и вечно у них на мечту не хватает бакса.
В красных регланах седьмое чтут ноября,
что мне ещё помнится как Осенняя Пасха.

Вечер плывёт над деревней.
Лопается краснотал.
Бабки с испугу делают четырёхфазные жесты.
Скука среди красоты.
Не знаю, как Бог рассуждал -
когнитивно ли, суггестивно
или просто по-женски.