От жизни ему – прошлогоднего снега…  Довольно.   Устал: с корабля – на бал.  Он сам себе море, и горы, и небо.  Любил. Воевал. Колдовал.    Обветренный мачо – докурит сигару.  На прощу пойдет в уцелевший храм.  У стареньких дев в Интернете – угары:  «Ах, этот таинственный шрам!»     Щетина двухдневная, маска степного…  Был друг.. Чуть постарше…  Бог весть… Убит.  Планеты житейской – так мизерно много.  От сплетни – до сплетни: транзит.    Дня два, как он ходит буддийским монахом –  Салонным разбойником налегке…  В плаще. Оголенный, как провод, однако.  Текила, «горилка», саке…    Теперь – без него: бунты, банты, банды…  Звезду проведет свою – до крыльца.  Как он, одинок этот Кто-то... В набат бьют…  Начало начнется с конца.        ВІН    Від цього життя йому більше нічого не треба –  Ні слави, ні грошей...  Достатньо усього.   Наджив.  Він сам собі море і гори, і небо.  Любив. Воював. Ворожив.    Обвітрений мачо – досмалить товсту сигарету   Й не піде молитись чужим нерозп’ятим богам.  Стареньким дівчаткам, залежненьким від Інтернету,  Світитиме ловко його нерозгаданий шрам.    Дводенна неголеність, маска вечірнього степу.  Був друг... трохи старший...  Убитий десь там, в Сомалі...  Смішні і байдужі амбітні житейські вертепи  І поглядів кулі для серця його замалі.    Щось є від монаха буддистського в ньому з учора.  Всього намішалось: мамайське, салонне, терпке...  Цей внутрішній спокій, невидима оку безкорість,  Текіла, горілка, саке...    Нехай вже без нього бунтують, бандують, бинтують.  Візьме свою зірку – і ніжно піде до воріт.    Хто сам своїм цвітом і світом, і світлом керує,  Той сам розбереться з таким же самотнім вгорі… 
 
  |