Амаксофобии нет, кажись,
но отстранение — на всю жизнь.
Свой недожёванный рататуй
как видишь нужным, так и трактуй.

В прошлом году ещё так да сяк
думалось облаку на сносях,
что в бензобак его загоню —
и покорится мне авеню.

Милое облачко, если ты
послано с юга для смехоты,
я положу тебя к пастиле
в пахнущем яблоками столе.

Буду другие искать пути
с горькими зёрнышками в горсти
к чахлому древнему гаражу;
друга, конечно, предупрежу.

Мощь водопада моей слезы —
в те б тренировочные разы,
где иннеарских не понял притч
автоинструктор Степан Кузьмич.

Думалось гладко и без гвоздей:
радостью потчуйся — и худей.
Не до печенек ведь, если взгляд
сборный охватывает квадрат.

Эх!.. Так и быть, образцовый сын,
вот тебе пресный черкесский сыр,
выстругай руль из него, педаль,
чёрта в ботфортах — и поедай.

Мамин троллейбус — почти челнок —
в сальный рулет всё, что мог, сволок.
Две остановки туда-сюда —
вот и весь город вам, господа.

Облако, ты пролетай моржом
в лес, где оставил свой труп мажор.
Вытрешь, к болезному подлетев,
парочку символов на плите.

Кровь в бензобаке будет моя,
зависти туч противостоя.
Там уж считайте — ворча, рыча —
истинным лётчиком Кузьмича.